ГЛАВНАЯ
ТРУДОВИЧОК
МАСЛЯНИЦА
СОЛОВКИ
ОТСЕБЯТИНА
ХОРОВОД
ПОСИДЕЛКИ
ГАЛЕРЕЯ
КОНТАКТЫ
История сотни, которой не было
Павел Матасов
Случилось так, что 30 ноября 1989 года я, играя в футбол в зале, сломал... руку. Ну, руку – это, может, громко сказано, скорее ручку. Так, маленькую косточку в запястье. Однако мне был прописан двухмесячный гипс, освобождение от служебных обязанностей и домашний режим. Гипс оказался небольшим, закрывал лишь травмированную часть руки, оставляя открытыми фаланги пальцев и локтевой сустав, но весил прилично. По этой причине на футбол меня звать перестали. Как же, ведь я этим самым гипсом в запале борьбы мог бы кого-нибудь нечаянно стукнуть наотмашь, а то и вообще убить. Пришлось срочно менять этот спорт на более подходящий. Самым рациональным, экономичным и перспективным выбором представлялись лыжи, тем более, зима в последнюю неделю ноября уже заявила о своём прибытии солидным снежным зарядом, и к первым декабрьским выходным всё Подмосковье утопало в сугробах. К тому же в квартире будущей тёщи на Ленинском проспекте делать мне особо было нечего, разве что усердно блюсти домашний режим.
Времена, сами помните, какие были: в магазинах очереди за всем, в телевизоре "Взгляд" и другая чернуха, а в окне однажды вообще гроб с телом А.Д. Сахарова проплыл. Жуть. Но особенно тяжко было по выходным, когда в двухкомнатной квартире встречались одновременно три поколения. Очень уж хотелось куда-нибудь в тишину на воздух и на весь день. А лучше на два.
Вот так, сломал руку на футболе, ушёл с гипсом в классические лыжи, где эту самую больную руку приходится попеременно нагружать и ещё следить, чтобы она в недоступном месте не обморозилась. Странно, но всякое в жизни бывает. Вот соседа моего по комнате в общежитии, слушателя Краснознамённого высшего учебного заведения, на третьем курсе задержали на Сухаревке за спекуляцию импортными аудиокассетами. Ну, выгнали его из комсомола, отчислили, естественно... А через год на работу в милицию пригласили, сразу на офицерскую должность! Мы ещё долго потом шутили, что когда он там у них в милиции что-нибудь спалит, то его сразу в пожарные возьмут.
Как бы то ни было, но именно указанную выше дату я считаю точкой возврата к лыжным прогулкам по Подмосковью в новейшей истории. Впрочем, оговорюсь. Существовала тогда ещё лыжная традиция в отделе, куда я пришёл работать. А именно: каждый год, когда 23 февраля выпадало на будний день, можно было на работу не выходить, а принять участие в лыжном пробеге с группой товарищей по заранее намеченному ими маршруту длиной 30 или 50 км. Ходили по традиционной и "постоянно действующей" лыжне: Скоротово – Снегири – Радищево, правда, с обедом в снегирёвской блинной. В тот памятный год впервые в лыжном военном празднике принимал участие и я. Действительно, не на работе же штаны просиживать! Хватило меня только до Снегирей, и то был сильно рад, что ноги унёс без особых последствий для здоровья. Те, кто пошёл в Радищево, да ещё с надеждой добраться туда засветло, представлялись мне крутейшими спортсменами, почти небожителями.
И вот наступил долгожданный декабрь. Друзья-коллеги, с которыми я впервые навострил лыжи, предупредили меня о том, что всю полноту ответственности за состояние своей левой руки на лыжне я принимаю на себя, клятвенно пообещав от себя не будоражить умы наших впечатлительных начальников эмоциональными рассказами о злостном и систематическом нарушении мной домашнего режима. Нескольких вылазок хватило, чтобы сделать ряд выводов. Во-первых, школьные деревянные "Быстрицы" из Нововятска необходимо менять, потому что они стёртые, разбухают от сырости, прилипают, не едут, а из-за длины в два двадцать с трудом влезают ну, например, в метро. Во-вторых, идти по знакомому маршруту психологически легче, чем в неизвестность, как это было в феврале. И, наконец, душевная компания, обеденный костёр и фляга доброго вина значительно облегчают путь к финишу. Опыт, можно сказать, начал накапливаться.
События развивались стремительно: к середине января у меня была уже пластиковая "Карелия", которую через некоторое время я научился мазать, а в феврале, когда я ещё был на больничном, мы впервые прошли 50 км, повстречав на лыжне, к моей неописуемой радости, парторга нашего отдела, гулявшего в одиночку. Замечу, что в 1990 году из-за сложной общественно-политической ситуации в Москве лыжный выход 23 февраля на работе отменили и больше уже не возобновили. В копилку личного опыта по итогам сезона добавилось убеждение, что выносливость можно тренировать.
А потом наступил период застоя, продолжительностью примерно в пять лет. Нет, ходить-то мы ходили, но по тем же местам, с той же скоростью, на те же расстояния. Бывало, что натощак, с одной бутылкой "Сахры" и парой бутербродов каждому на весь маршрут. Могу доложить, что постепенно привыкнуть к голоду или натренировать чувство сытости невозможно. Никакого качественного скачка, в плане скорости или пройденного расстояния, не произошло и в таких условиях произойти не могло. Другими словами, закисли мы в своём болоте.
К 1995 году моё лыжное окружение поменялось. Кто-то уволился, кто-то "завязал". На их место через соседа-одноклассника пришли новые товарищи, в основном из турклуба МГУ, люди сугубо гражданские и, соответственно, не имеющие отношение к военному туризму с его слётными пьянками и юморинами, приуроченными к очередному дню рождения комсомола. А может, это я к ним пришёл. Обмен опытом и накопленными знаниями пошёл веселей. Информационная и эмоциональная составляющие наших выходов существенно увеличились.
Конечно, и раньше мы обращали внимание на некоторые детали, вызывающие недоумения: лыжни, уходящие туда, где по нашим представлениям ничего нет и быть не может, "пентагоны" с заготовленными дровами и развешенными зачем-то флажками или уже использованные чисто убранные кострища, маркеры и указатели с нелепым, как нам казалось, километражом, например 86 км. Со временем мы стали встречать организованных лыжников, в основном в районе Клинско-Дмитровской гряды. Вели они себя по-разному: то молча торопились, то шли размеренно и что-то обсуждали, иногда налегке, но чаще с рюкзаками, временами пропиливали завалы, а порой возводили или ремонтировали мостки над речками. По всему было видно, что ведётся подготовка к какому-то ежегодному и очень значимому для участников событию, причём проводимому в условиях строгой конспирации.
Встречаемые нами товарищи были немногословны. Гораздо более словоохотливыми были одиночные лыжники, гуляющие по накатанной лыжне. Вот тогда-то и услышали мы от одного из "языков" первое упоминание о сотне за один день, причём в очень интересной интерпретации. Идут, говорит, они из Поварова через Морозки почти до Абрамцева километров 60, а потом обратно поворачивают! Выяснилось потом, что преувеличил немного товарищ, но подобная сотня и впрямь существует. Я прикинул свои возможности: взял расстояние, разделил на свою скорость, получил время и... расстроился. Покумекав немного, я пустился на хитрость: взял то же расстояние, разделил на желаемое время и... расстроился ещё больше. Это без учёта того, что там каждый шаг дороже ровно вдвое, там в счёт идёт, что раньше не считалось. Одной только выносливости, пожалуй, не хватит. Техника нужна. Иначе никак не успеть. Но ходят же, говорят, люди!
А в следующем сезоне в нашей жизни, наконец, появился Московский городской центральный туристский клуб с секцией походов выходного дня. Впрочем, не зря говорят, что новое – это хорошо забытое старое. Вспомнились мне далёкие семидесятые, когда туризм был возведён в ранг государственной политики, еженедельные телепередачи "Отдых в выходные дни" по третьей программе, поезд "Здоровье" и первое посещение Бородина в компании каких-то незнакомых мне старушек-молодушек.
Нетривиальной задачей оказалось отыскать туристское "логово". Сразу это сделать не получилось по той причине, наверное, что в 90-е годы туризм ушёл в подполье. В каком-то справочнике я нашёл упоминание про Садово-Кудринскую, 4, поехал туда, и был послан на Таганку в филиал. Пока искал нужный адрес, время работы учреждения закончилось, и я ни с чем отбыл восвояси.
Другой раз мне повезло больше. Я впервые ознакомился и купил план работы секции походов выходного дня на текущий месяц. Туристских групп оказалось для того времени более чем достаточно, и каждый руководитель, как следовало из анализа документа, имел свои повадки: одни приглашали пенсионеров побродить в будний день тихим парком, другие звали осматривать тематические достопримечательности, третьи планировали душевно попьянствовать у костра где-нибудь в лесу недалеко от железнодорожной станции. Всё это в плане именовалось оздоровительными походами. Если каждая такая группа действительно существует, собирается и ходит каждую неделю, то, похоже, рано я организованный туризм похоронил, и "этот дуб ещё пошумит". Больший практический интерес для меня представляли тренировочные походы протяжённостью от 30 км и температурным режимом до –20 градусов.
– А Вы сами с какой группой ходите? – спросила редактор-состовитель, вручая мне широкоформатный лист с планом.
– А я ни с какой не хожу.
– Тогда зачем же Вам план?
– Так, чтобы не встречаться и не мешать друг другу, – вдруг неожиданно для самого себя ответил я.
– Странно, – удивилась барышня, – некоторые неорганизованные туристы покупают план, например, чтобы знать, где есть лыжня, а где её нет.
Хорошая, кстати, мысль. Сколько раз уж было – поедешь в начале зимы куда-нибудь туда, где в прошлом марте была хорошая накатанная лыжня. А там чистое поле и ветер гуляет.
Итак, посещение турклуба стало зимой ежемесячным. Оказалось, что групп, бегающих сотню, целых две. Это группы под руководством Дмитриева и Сафронова, ходящие по субботам и проводящие свои лыжные праздники в третье и четвёртое воскресенье февраля соответственно, причём 42 км дистанции у них общие. Встречали мы раньше в основном дмитриевцев и по старой привычке стали использовать их лыжню и места обедов для своих выходов в воскресенье. Появилась возможность использовать участки сотенной трассы, как правило, в марте для прохождения расстояния в 60–70 км. Правда, однажды мы заночевали на сафроновском пентагоне у речки Волгуши, не дойдя 15 км до Морозок. Хорошо, что он на пути попался, – снег чистить не надо, да и дрова кое-какие от сотни сохранились. Разожгли, посидели у костра часа четыре и дальше пошли. К рассвету до станции добрались. А другой раз на последнюю электричку в Берёзки не успели. Но при станции, к счастью, магазин был. Он и сейчас есть, некруглосуточный. Успели-таки мы ночью за час с небольшим приобрести статус постоянных клиентов винно-водочного отдела. Оставили нас продавщица с охранником до половины пятого утра в торговом зале на таре из-под пива ночевать. А сами за прилавком залегли... Что там жёны дома о нашей судьбе в дотелефонную эпоху думали, не знаю, но отделались мы оба раза легко. Зато стало понятно, что в турклубовских планах означают специальные пометки: "в медленном темпе" и "раннее возвращение".
Вскоре такой формат прогулок наскучил, и захотелось чего-то новенького. Например, посмотреть на всех в естественной среде обитания. Что же это за сотенный зверь такой? К концу сезона 1996–1997 гг. мы стали ходить по субботам "за следом", как сказал бы А.С. Кабанов. Другими словами, вдогонку по пробитой лыжне со следующей электрички. Встречались, как правило, на обеде. Поначалу дмитриевцы разглядывали нас с интересом и удивлением, потому что ходили мы с большим чайником, разводили свой костёр, топили снег и стеснялись. Потом друг к другу привыкли. На костре подолгу засиживались либо самые быстрые, которые всегда успеют, либо самые уставшие, восстанавливающие свои силы, либо и те, и другие. После обеда зачастую приходилось соревноваться с отстающими, и вскоре выяснилось, что идти в большой компании легче, интересней и веселей. Особенно, когда кого-нибудь обгоняешь. Девушку, например. Но и тут по-всякому бывает. Идёт, представьте, впереди девушка, плотно так идёт, работает, палками упирается, ничего и никого вокруг не замечает. А ты бежишь за ней, бежишь, расстояние сокращаешь. Наконец, догоняешь. Идёшь за ней, силы на обгон копишь, природой любуешься. Рано или поздно заметит она, что кто-то на хвост ей сел, вперёд начнёт пропускать. А ты после манёвра обернёшься к ней, чтобы поблагодарить, глядь, а это и не девушка вовсе, а бабушка, а то и вообще старуха. Вот и подумаешь следующий раз, а стоит ли в такой ситуации высовываться и силы попусту тратить. Но это скорее исключение, чем правило.
К 1998 году возникло понимание того, что если мы хотим на сотню, то надо ходить с группой или участвовать, по крайней мере, в подготовке трассы. Что-то мы, конечно, и раньше делали: веточки, например, обрывали, мордохлёст, так называемый, но как-то незаметно ни для кого. Или вот ещё что выяснилось. Если лыжня проложена в глубоком снегу, то при толчке палки проваливаются, что сильно затрудняет движение, особенно вверх. Для борьбы с этим используют особый вид тропёжки: встают правой лыжей на левую часть лыжни, а левой лыжей снег в том месте, где левая палка втыкаться должна, продавливают и тем самым уплотняют. И так пока не надоест. А потом на другую сторону лыжни переходят. А если ты "одноногий" правша, например, то тогда на обратном пути по другой стороне идёшь. И вся морока, как со снежной крепостью, ради одного дня. Но какого! Такие вот допотопные методы в конце прошлого века использовались. Но менялись времена, техника современная на помощь приходить начала. Не сама, понятно, по себе, а со спонсорами. В 1999 году один из активных членов группы – известный альпинист и обладатель личного самолёта, подарил дмитриевцам снегоход "Буран" и бензопилу. Вот тогда дела с подготовкой веселей пошли. "Буран" имел дальний радиус действия, прописался в Туристе, на базе другого активного дмитриевца, и от влахернских стен добивал аж до самого Поварова. Появилась возможность уйти с дорог и продуваемых полей на просеки в леса. С тропёжкой, конечно, стало попроще, но сотенная лыжня перестала проходить через наивысшую точку Московской области у села Храброво.
В планах группы значился ещё один ежегодный марафон – 86 км с одной кормёжкой, проводимый по записи со взносами в последнее воскресенье января. Говорят, шведы придумали. Процитирую здесь самого В.Н. Дмитриева: "В Швеции давно уже проводится забег на 86 км – гонка “Васалоппет”. В средние века шведский король Васа, раздосадованный тем, что парламент не поддержал его идею освободиться от датской зависимости, ушёл из парламента, встал на лыжи и пошёл по глухой местности. За ним долго гнались и, когда настигли и замерили расстояние, то оказалось, что он ушёл на 86 км. Так возникла эта дистанция, её проложил сам король". Может, и так – на Клинско-Дмитровской гряде и впрямь места глухие. В 1999 году мы впервые прошли эту дистанцию, причём я – после бессонного дня рождения с нарушениями спортивного режима. Не было там, все признали, восьмидесяти шести, даже с учётом двухпроцентного рельефа. Из-за привязки обеденного костра к Волгуше получилось около восьмидесяти, однако "ключ" к вершине был взят. Лыжи, правда, пришлось потом выбросить. Служили они исправно десять лет, да, видно, закончилось их время. В январе мне подарили, с прицелом на будущую сотню, новую классическую "Карелию". Как говорится, наши цели ясны, задачи определены, так за работу, товарищи. Однако в том году 21 февраля в Родниках праздновалась Масленица добровольных помощников реставраторов, и от идеи прохождения сотни за один масленичный день пришлось отказаться. Много я тогда где побывал: и на самом празднике, и лыжном дне рождения приятеля в Малине за Горетовкой, и в обратной сотенной электричке. Но это отдельная песня.
Тем временем на старте уже новый век стоял, тысячелетие заканчивалось, а сотня всё ещё не была пройдена. А пройти её сильно хотелось, причём в двадцатом столетии. Сезон начался активно. Ходили и тропили много. Пока "Буран" старательно укатывал сотенную лыжню на Клинско-Дмитровской гряде, удалось подготовить и провести полноценные восемьдесят шесть километров между Апрелевкой и Львовской. Нашлись, правда, отдельные несознательные элементы, которые не захотели менять свои привычки и сделали всё как всегда. С погодой тогда всем повезло, и никто не мог предположить, что через три недели зима неожиданно возьмёт таймаут.
И вот оно наступило – 20 февраля 2000 года. Подобных дней потом будет ещё пять, но эта дата в том далёком двухтысячном навсегда останется самой близкой и дорогой.
Завершая короткое вступительное слово перед началом лирической части произведения и немного забегая вперёд, добавлю, что когда через пару лет я наткнулся в Интернете на протокол того памятного состязания и сообщил дежурному по сайту об очевидных неточностях, то получил короткий ответ: "Протокол является документом исторического назначения". Ну, допустим. А на вопрос, как Вы себе представляете правку новгородских грамот или указов Петра I, я ответа не нашёл. Но не обиделся, а взялся за перо.
По ходу повествования я на правах автора буду комментировать некоторые моменты, пояснять детали, править, так сказать, новгородские грамоты 2002 года.
Протоколы не марают, Я ж сегодня согрешу, День из памяти достану И по графам распишу. Пусть кричат: "Ты страшный враль, Кончилось столетье!" Год двухтысячный, февраль, Воскресенье третье. Утром, прихватив ветровку, По полоске снежной пашни Я бегу на остановку К негоревшей телебашне. Где автобус первым рейсом, Светофорам не внимая, Подберёт меня, как в детстве, До платформы "Окружная". Турникетов нет, резонно Поезд ждать внизу у входа, От второй тарифной зоны Получив билет без кода.
Телебашня сгорит в конце августа того же года. На Москву, говорят, трансляции не было, а из Новороссийска через спутник было очень хорошо видно, как горит один из символов детства. Как-никак вместе росли. Про "Окружную" вообще всё враки, кроме второй зоны. То есть художественный вымысел, я хотел сказать. Турникетов и теперь нет, штрих-коды на билетах уже были, сам билет я не брал, а если стоять внизу, то, когда увидишь электричку, можно не успеть подняться. Но надеюсь, что вы допускаете некоторое различие между автором и лирическим героем.
И рыбак, и дачник зимний На меня глядят сурово, Ведь подобного разини Нет у Ильфа и Петрова. Что-то недопонимают, В мыслях странное творится, "Кто он, – думают-гадают, – И куда сейчас стремится? Из сырой первопрестольной Электричкою на Кимры В край ремесленников вольный, Где вот-вот башмачник вымрет, В лыжных кожаных ботинках Без тулупа и перчаток. Может, едет на разминку Из разряда физзарядок. С палкой, сломанной однажды, Углепластик "Балаково". Лыжный бомж, – подумал каждый, – Примитивно упакован. Всё своё отдал коллегам, И один под небом низким По нападавшему снегу Он сейчас идёт за Клинским? Да, идёт промозглым утром, Чтоб отдать за километры Граммы, джоули, минуты С сотенной приставкой гекто..." Мне платить тройную цену Чтоб в пути, не на постое Сокрушить на сто процентов Надоевшие устои.
Догадываюсь, о чём подумали. Техническое образование, знаете ли. Самое время поговорить об условностях и договорённостях. Последний раз, больше не буду. С классики начнем, пожалуй. Я её улучшением всю сознательную жизнь занимаюсь. Что нам Арик Крупп говорил? "Полярный круг, ну что это такое? Условная придуманная нить..." А это как раз не так.
Полярный круг – величина астрономическая, от человека не зависящая. Мерить эту широту можно по-разному, но самому Полярному кругу от этого ни тепло, ни холодно. Он и не знает, что его кто-то меряет. Он есть, и всё! Другое дело – сотня. Её придумал человек, а звали этого человека Александр Синельников. Метрическую систему мер и связанную с ней десятичную систему счисления тоже люди придумали. Эталон метра вообще смешной: длина волны, считай выхлопа, какого-то там элемента, находящегося в каком-то там состоянии, вполне возможно, что не трезвом. И на такой, мягко говоря, зыбкой почве построена система отношений и ценностей, которая, как ни удивительно, работает! И пятидесятилетний юбилей – тоже условность. В шестнадцатеричной, например, системе тридцать два получается. Число неплохое, но юбилея нет. Но почему-то падок человек на числа с большим количеством нулей. Сотня, год двухтысячный...
И не зря в вагоне старом, Где отвинчены шурупы, План пробега обсуждает Авангард туристской группы. Мне маршрут давно известен, Тут зимой бываю часто. Только у шоссе "М-десять" Незнакомый есть участок. Новый путь придумал кто-то, Может, тот, кто точно знает, Где из сонного болота Тихо Клязьма вытекает. Громкий спор ведут спортсмены, Разделяю их тревоги За сезонные отмены На Октябрьской дороге. После Лобни повскакали, Лыжи мажут в Катуаре, Я сижу на лавке дальней В парафиновом угаре. Тех имён не называю В описании неброском, На погоду уповая, Мы подъехали к Морозкам. Здесь наш старт при тусклом свете. Перейдя мостком Икшанку, Каждый по следам заметил: Не одни мы спозаранку. Кто-то вышел часом раньше При меняющемся ветре, Чтоб застать рассвет февральский На десятом километре. Резво бросились в погоню, Силы не беречь решая, Растянулась вверх по склону Наша стайка небольшая. Прошлый век... ещё непросто, Чтобы цифры уточнить, В электричку руководству В Долгопрудный позвонить. Я рисую лыжной палкой: "Семь плюс два" и время старта, Сообщение доставит Снежной связи оператор. И быстрей вперёд по трассе, Медлить тут совсем нельзя, ведь Десять световых часов в запасе, Если сумерки добавить.
Действительно, самый поздний официальный лыжник из группы Сафронова должен был пройти здесь около 20 часов субботы. К слову, сами дмитриевцы накануне тоже накатывают часть трассы в 35 км, но в другом месте. Всю ночь шёл снег, а тут свежий след. Значит, кто-то приехал за час до нас на предыдущей электричке. Вряд ли кто-нибудь из местных в полвосьмого утра погулять вышел. Нас девять человек, а основная масса участников через сорок минут прибудет. Их электричка сейчас в Долгопрудном. Стартовать раньше регламентом не запрещается, но об этом положено сообщать судьям. Что касается телефонов, то не было тогда ни у кого. Это потом уже в XXI веке все кому не лень звонили со старта руководителям, родственникам и знакомым, докладывали ледовую обстановку, сообщали количество участников, кто как себя чувствует, кто чего про кого сказал и так далее, а в двухтысячном никто такими глупостями не занимался.
Нитка маршрута с тех пор почти не изменилась. На ней две характерные точки. Первая – так называемый Раковский крест, находящийся на одинаковом удалении в 21 км как от Морозок, так и от Поварова. От неё ответвление в 13 км в сторону тридцати километрового кольца, подход к циклу, выражаясь в терминах теории автоматов. При выходе на кольцо – вторая точка, костёр, где за 30 рублей обещали два раза кормить. Затем выход с цикла, чего нет в теории автоматов, переход по тому же тринадцатикилометровому перешейку обратно к Раковскому кресту и поворот на Поварово. Если что, то в пяти километрах от костра – автобусная остановка.
А погода тем временем менялась. И не в лучшую сторону. Мокрый снег постепенно перешёл в снежный дождь.
Вновь зима не устояла, В горле кость капели ей, По скольжению сравняла "Фишера" с "Карелией". Мазь накладывать не нужно, Не поможет сей процесс, Останавливаться в луже Будешь с мазью или без. Но у каждого, наверно, Родились соображенья – Как бы несколько уменьшить Силу трения скольженья...
Рогачёвское шоссе пересекли, в поля не полезли – по дорогам обошли. Миновали Раковский крест – дальше большой лесной участок. Тропили втроём по очереди, как в протоколе и указано: такой-то, такой-то и... вопросительный знак. Иду первым, треть дистанции позади, а нас никто не догоняет? Только подумал, и на тебе – сзади тяжёлое дыхание, голоса. А я чуть-чуть не добежал, совсем немного, не дотянул я до посадочных огней... Так, километра четыре. А меня обгоняют, и чем больше людей впереди, тем хуже лыжня. То, что теперь под ногами, и лыжнёй-то назвать трудно – сплошное месиво из снега и воды. Понятно, почему за нами так долго гнались. И как же мы были мудры, что вместе со всеми не поехали. Может, и в самом деле, тому, кто рано встаёт, бог подаёт?
У костров ещё свободно, От сидящих пар валит, Здесь пустые разговоры Час мне слушать предстоит. А затем подняться в горку, Вещи можно и не брать, Приосаниться и долго По окружности бежать, Что диаметром в десятку. Примиряясь с тяжкой долей, Запасаю шоколадку На пятьсот килокалорий.
Из дома, кроме шоколадки, я ещё взял пару пакетиков сушёных бананов, которые оставил у костра вместе с поясной сумкой. Почти сразу после выхода на второй этап мне стали попадаться встречные лыжники. Это были наши помощники из группы Рыжавского-Шаргородского, которые стартовав из Покровки, должны были протропить начальную часть кольца, но из-за непогоды опоздали, боевую задачу не выполнили и теперь уныло брели к костру в качестве почётных гостей с комплексом вины. Заметив встречного, они загодя спрыгивали с лыжни, здоровались и желали счастливого возвращения. Уважают. Приятно, чёрт возьми!
Здесь проблема такова: Все овраги поперёк, И забита голова Тем, что путь ещё далёк. Спуск, пропиленный в лесу, Местность пересечена, За деревьями внизу Испарений пелена. От ручья на перевал, Где другой долины вид, Как поднимешься едва, Открывается вдали. Но, замечу, этот круг Познавателен весьма, То канал на Петербург, То дворянские дома.
Места и впрямь исторические. Лыжня через усадьбу А.Блока проходит. А 7 августа 1887 года в такой же дождливый серый день над этими холмами пролетал на воздушном шаре известный учёный-естествоиспытатель, профессор, автор докторской диссертации на тему "Рассуждение о соединении спирта с водой" и вообще не чужой для Рождественки человек Д.И. Менделеев. Ветер дул из Клина в сторону Лавры, но потом переменился. А то было бы почти как у Ю.Кима: "Православный, глянь-ка с берега, народ, погляди, как Ванька по небу плывёт".
Действительно, нельзя же под солнечное затмение нужный ветер заказать, как и погоду под сотню. Долетел всё же Дмитрий Иванович куда хотел и все запланированные измерения сделал. Чем я хуже?
Обратно к костру с кольца я вернулся в начале шестого вечера, когда дежурные паковали каны. Каша есть, чайку бы попить. Нет, говорят, домой нам пора. Хорошо, что оператор Саша Марчук, снимавшая на видео всё происходящее, сжалилась, сходила за водой и вскипятила чай. После этого сходить с дистанции как-то неприлично. Между тем сумерки сгущаются, фонарей налобных мало, народ погодой сыт по горло, и большинство из оставшихся собираются эвакуироваться. И мне есть о чём задуматься: 35 км после всего одному мокрым насквозь под дождём в темноте без вещей, телефона и шансов на костёр с неизвестностью перед Ленинградским шоссе и последней электричкой на Москву в 23.46? Да и вообще, до полуночи надо бы успеть, иначе, что это за сотня за один день? И решение следует принять сейчас и здесь в 5 км до автобуса, потому что дальше цивилизация заканчивается. То есть, если решил идти, то уже до конца.
Осторожный сделав шаг, Можно выйти на большак, А оттуда напрямик На автобусный тупик. Или вправо промеж ёлок Возвратиться на просёлок, Перелеском пустяковым К остановке в Толстяково. Здравый смысл твердит: "Не смеешь, Шансов мало ты имеешь, Сам ведь знаешь наперёд, Скорость ночью упадёт. Быстроногого Гермеса, Чтобы выбраться из леса, Нет в котором ни души, Будешь звать ты. Не смеши! Ну, подумай, на черта? Авантюра ещё та. Подсчитай, насколько скован Электричкой подмосковной. Жёлтые глаза тараща, Будет зверь глядеть из чащи, Как впотьмах проходишь мимо. Пешеход неутомимый!"
Это так долго и эмоционально здравый смысл говорит. Между тем, двое участников, чертыхаясь и рассуждая о том, что, в крайнем случае, можно свалить в Морозки, встали, собрались и исчезли за пеленой дождя, что явилось для меня стимулом. По крайней мере, до Раковского креста где-то недалеко впереди кто-то будет. Практического смысла в этом нет, но морально как-то легче.
Только разуму не сбить Пыл мой краеведческий, И уже не отменить Этот рейс "коммерческий". Свой уход не отмечая, До финала четверть суток, Заправляю сладким чаем Непорезанный желудок.
Выхожу с дежурными. Через двести метров наши пути расходятся. Прощаемся, они удивлены, желают успеха и надеются на дальнейшее сотрудничество.
У развилки попрощаюсь, Мне налево, им правей. И ненастье поглощает Очертания людей. Мне идти оплывшим следом За ушедшею бригадой, Поворачиваю влево – Мне же в Поварово надо.
Дальше начался полный беспредел в плане погоды и рельефа. Днём это не так заметно было. Ведь почему ночью на лыжах идёшь медленнее? Лыжня, как правило, неровная, ямки там на ней всякие встречаются, бугорки. При свете ты все эти сложности видишь, можешь вовремя среагировать. Ну, палками там в нужный момент отпихнуться. Ночью это не проходит, вот и останавливаешься ты где попало, а то и вовсе вниз скатываешься. А ещё лыжи не держат из-за дождя. Были у меня две "холодные" мази, да что с них толку, надо было сразу выкинуть, чтобы не таскать лишнее. В итоге 13 км перешейка я шёл почти три часа! Непозволительная роскошь для сотни. У Раковского креста на часы удосужился взглянуть, и обомлел – начало десятого и впереди 21 км. С такой скоростью никак не успеть. Дальше все мысли сконцентрировались на времени, пространстве и метафизике.
Снежный дождь идёт над полем, Но бывает же такое, Вдруг немного стала больше Сила трения покоя. Отмечаю над погодой Эту скромную победу. Может, всё-таки сегодня Я куда-нибудь уеду?
Понятно, что просто так ничего не бывает. Струсили, видать, те двое. В Морозки пошли. Это и понятно, сядут в электричку, они из Москвы допоздна ходят, проедут одну остановку и в гости к "Бурану" завалятся. Типа, здравствуй, дедушка, мы тут! Везёт, а я с ним не знаком, мне в Поварово, кровь из носа, надо. Но не всё так плохо. Условия скольжения изменились. Расстояние между мной и идущим впереди резко увеличилось. Да чёрт с ним, с расстоянием, тут главное – время. Время увеличилось. И за это самое время на лыжню успел нападать снег. Теперь он не только висит в воздухе, но ещё и лежит тонким слоем на лыжне, способствуя сцеплению с лыжами. Опять же Раковский крест – одна из самых высоких точек дистанции. Стрелка спидометра дёрнулась и медленно поползла вправо.
Превратилось время в точку, Что не вызвало протеста, Рассуждаю в одиночку: Масленица – это место. Полюса перемешались, И, призвав на помощь вьюгу, Не спеша, но поспешая, Я иду на полночь... к югу. Вдаль не убежать по насту, Непогоде не кончаться, Мне бы полночью ненастной Мимо Малина промчаться. Озаряют пики елей Пригороды Зеленограда, Там приют, туда – в апреле, Нынче в Поварово надо. Задушевную беседу Этот вечер не подарит, Посмеяться будет не с кем, Если вдруг мороз ударит.
Из Малина, конечно, все маслостроители давно уехали, да и электричка там не останавливается. Зеленоград слева и Солнечногорск справа неплохо подсвечивают облака, от них отражённый свет падает на лыжню. Да и Поварово, впереди по курсу, уже не за горами. А что касается задушевной беседы, то это ещё вопрос спорный. Дело в том, что, выходя на третий этап, я
слегка подстраховался, подслушав у сумеречного костра страшную историю про то, что якобы в самом сердце поваровской промзоны есть угольная котельная с ночной дежурной сменой, а в этой смене есть чёрный от копоти мужик, который, как заверяли, даже не удивится, когда к нему среди ночи ввалится некто мокрый и грязный, да ещё с лыжами, чтобы попроситься до утра на тёплую трубу, потому что он, этот мужик, не все пока мозги пропил и помнит, что иногда по весне такое бывает.
Но мой путь не бесконечен, Под берёзой снег примятый, Красной тряпкою помечен Поворот на финиш снятый. Так дымком призывно тянет, Вряд ли там найду кого-то, Отвлекаюсь от мечтаний, Предстоит ещё работа. Километры до платформы, Надо сильно упираться, Чтоб поспеть на поезд скорый, Что без четверти двенадцать. В тот, что мной проверен лично, Майским водникам подмога, Он сегодня, как обычно, Опоздает ненамного.
Поясню. Финиш всегда устраивают не на станции, там нет дров, а в лесу перед Ленинградским шоссе. Там финишировавшие участники фиксируются для протокола, подкармливаются, греются, коротая время до очередной электрички, а потом неспешно бредут оставшиеся пять километров. Около 21 часа финиш закрывается, судьи уходят, оставляя не уложившимся в контрольное время стратегический запас еды и питья. При этом данные из протоколов, относящиеся ко времени после закрытия финиша, носят более чем приблизительный характер и не должны восприниматься хоть сколько-нибудь серьёзно.
Незнакомый участок перед шоссе оказался понятным и логичным, а саму Ленинградку по случаю праздника на пересекаемом участке украсили подсветкой из электрических фонарей.
Деревня Ложки, наземный переход, десять минут двенадцатого. Мышки из детской песенки сюда зачем-то заглядывали: "А в деревушке Ложки у них устали ножки". С чего бы это, они же из Пешек пришли, что в трёх километрах отсюда? Там ещё лыжня Морозки – Берёзки проходит.
Эх, не знает поэт Владимир Приходько, что в ойкониме Ложки ударение на втором слоге. Указатели населённых пунктов в лучшем случае из окна собственного автомобиля видел. А может, вообще, с гладкой карты списал. Не выезжал, видно, в творческие командировки в эти места, с народом не беседовал. Приезжего ведь что в первую очередь выдаёт? Неправильное ударение в географических названиях, да ещё гласные "е" и "ё". "Обратно в Пешки мышки поехали на кошке... и пили до порожка, и щёлкали орешки..." Вот теперь правильно, можно и банан последний съесть, а пить почему-то совсем не хочется. "Пешком идти не близко, когда идёшь обратно, а на пушистой киске и мягко, и приятно". Жалко, про собаку у автора ничего нет, это сейчас более актуально. Кстати, что с ней?
Индекс девяносто пятый, У шоссе – огней скопленье, Словно километр, взятый Мною в это воскресенье. Даже спешиваться трудно, По обочинам снега там Льются будто бы секунды Запотевшим циферблатом. Автобан пересекаю У Ложков с помехами, Электричка же тверская Клин уже проехала.
Часы уже давно запотели, но секундная стрелка движется. А полной уверенности нет. Может, она постояла, постояла и опять пошла. Тогда это грозит транспортной катастрофой. Электричка очень уж хорошая, теперь такой нет, а искать в ночном Поварове обогревательного мужика так не хочется.
Всё, пошло добавленное время.
Мой флажок завис на стрелке, И табло не поднимают. Не узнать, какое время В третьем тайме добавляют! Товарняк, ползущий в Питер, Провожаю нервным взглядом. Электричку не увидеть! Только Поварово рядом.
Вот она, лотерея! И я, и электричка явно опаздываем. Может, ушла, но это вряд ли. Кто-то придёт на станцию раньше. Одновременно вряд ли, так что ничью не предлагать. Бывали, говорят, случаи, что народ в электричку на лыжах въезжал, как в Новый год. Но тут это не прокатит – такая же высокая платформа, как Окружная. Каждая секунда на счету, время на три минуты просрочено. Можно просто наверх не успеть подняться. Вот смеху-то будет.
Лыжи в охапку, забегаю на платформу, смотрю направо – там зелёная цепочка, значит, не проходило ничего. Неужели успел? А что слева? Красный глаз светофора от прошедшего грузового и... из-за поворота фонарь электрички. Всё, победа! Пиво потом, сейчас главное, чтобы наизнанку не вывернуло от перенапряжения.
Я без жидкого хлеба в пути обойдусь, Впопыхах мои сборы неловки. В электричку гружусь, но лишь завтра сойду На шестой от лыжни остановке.
Трезвый и осунувшийся, я к часу ночи добрёл до дома, который покинул девятнадцать часов назад. Дошёл? Дошёл!
Потом будет ещё пять стартов, в том числе один с масленичной поляны, две тропёжки и две последние электрички, пять финишей с двумя официально зарегистрированными и всякий раз ощущение заработанного счастья.
Как обычно, ночью звёздной Финиш мой гудок отметит, Затяжной электровозный Где-то в Поварове-третьем!
А когда меня спрашивают про успехи, места и строчки в протоколе, я отвечаю, как всегда, – первое место в категории пьющих почти каждый день.
